Наконец наполнение шара тёплым воздухом было окончено. Знайка велел убрать котёл и собственноручно завязал верёвочкой резиновую трубку, чтобы тёплый воздух не выходил из шара. После этого он приказал всем садиться в корзину. Первым залез Торопыжка, за ним полез Пончик и чуть не свалился на головы остальным коротышкам. Он был толстенький, все карманы были у него набиты всякой всячиной: где сахарок лежал, где печеньице. К тому же он надел на всякий случай калоши, а в руках держал зонтик. Общими усилиями Пончика посадили в корзину, а за ним стали карабкаться остальные коротышки. Сахарин Сахариныч Сиропчик суетился вокруг корзины и всех подсаживал.

— Садитесь, пожалуйста, — говорил он, — устраивайтесь поудобнее. Места на воздушном шаре всем хватит.

— Ты тоже садись, — отвечали ему.

— Успею, — отвечал Сиропчик. — Главное, чтобы вы сели.

Он услужливо поддерживал всех под руки, подталкивал снизу.

Наконец все залезли в корзину. Один Сиропчик остался внизу.

— Почему же ты не садишься? — спросили его.

— Может быть, мне лучше не надо? — ответил Сиропчик. — Я очень толстенький. Вам там и без меня тесно. Боюсь, что перегрузка получится.

— Не бойся, никакой перегрузки не будет.

— Нет, братцы, летите без меня. Я вас тут подожду. Зачем мне стеснять вас!

— Никого ты не стеснишь, — ответил Знайка. — Садись. Раз все решили лететь, то и полетим вместе.

Сиропчик нехотя полез в корзину, и тут вдруг случилось непредвиденное обстоятельство: корзина вместе с шаром сразу опустилась на землю.

— Вот так полетели! — засмеялся на заборе Микроша.

— А ты чего смеёшься? — прикрикнул на него Топик. — Тут несчастье, а он смеётся!

— Никакого несчастья нет, — ответил Стекляшкин. — Просто этот воздушный шар рассчитан на пятнадцать коротышек. Шестнадцать он не может поднять.

— Значит, не полетят? — спросил Топик.

— Придётся кого-нибудь одного оставить, тогда полетят, — сказал Стекляшкин.

— Наверно, Незнайку оставят, — сказала Мушка.

Сиропчик, который боялся лететь на воздушном шаре, обрадовался и сказал:

— Ну вот, я ведь говорил, что перегрузка получится! Лучше я вылезу.

Он уже задрал ногу, чтобы вылезти, но тут Знайка взял один мешок с песком и выбросил из корзины. Шар сразу стал легче и снова поднялся вверх. Тут только все поняли, для чего Знайка велел положить в корзину мешки с песком. Все захлопали в ладоши, а Знайка поднял кверху руку и обратился к коротышкам с речью.

— До свиданья, братцы! — закричал он. — Мы улетим в далёкие края. Через недельку вернёмся обратно. До свиданья!

— До свиданья! До свиданья! Счастливого пути! — закричали коротышки и стали махать руками и шляпами.

Знайка достал из кармана перочинный нож и перерезал верёвку, которой корзина была привязана к кусту. Шар плавно поднялся кверху, зацепился боком за ветку куста, но тут же отцепился и быстро взмыл ввысь.

— Ура! — закричали коротышки. — Да здравствуют Знайка и его товарищи! Ура-а!

Все захлопали в ладоши, стали подбрасывать кверху шляпы. Малышки обнимались от радости. Мушка и Кнопочка даже поцеловались, а Маргаритка заплакала.

Шар между тем поднимался все выше и выше. Его относило ветром в сторону. Скоро он превратился в маленькое пятнышко, которое едва виднелось на голубом небе. Стекляшкин забрался на крышу дома и стал смотреть на это пятнышко в свою трубу. Рядом с ним на самом краю крыши стоял поэт Цветик. Сложив на груди руки, он смотрел на общее ликование, и казалось, о чём-то думал.

Вдруг он расставил широко руки и закричал во весь голос:

— Стихи! Слушайте стихи!

Вокруг сразу утихло. Все подняли головы и стали смотреть на Цветика.

— Стихи! — шептали коротышки. — Сейчас будут стихи.

Цветик подождал ещё, чтобы установилась полная тишина. Потом протянул к улетевшему шару руку, покашлял немножко, сказал ещё раз:

— Стихи.

И начал читать стихи, которые только что сочинил:

Ну и крик тут поднялся! Все снова захлопали в ладоши. Малыши стащили Цветика с крыши и понесли на руках домой, а малышки срывали с цветков лепестки и бросали их Цветику. В этот день Цветик прославился так, будто это он сам выдумал воздушный шар и полетел на нём в поднебесье. Его стихи все заучили на память и распевали на улицах.

Долго ещё в этот день то здесь, то там можно было слышать: И все доступно уж, эхма! Теперь для нашего ума!